Наше самое любимое место отдыха - озеро Корпуша. На высотке, рядом с озером, стоит небольшой, почти уже разрушенный памятник, посвященный защитникам Лужского рубежа. Весной мы планируем этот памятник восстановить. В районе Корпуши держали оборону 486 полк, 177-я стрелковая девизия, 260-й ОПАБ, 24-я танковая дивизия. Что-же происходило летом 41-го...
"19-20 июля 1941 года 177 СД вела бои у пос. Плюсса, позднее у д. Заполье и д. Корпово. Затем отошла к г. Луга.
…наша пехота снова заняла деревню Заполье.
Примечание. Корпово у Обловского озера, р-н бывш. д. Корпово. Написание названия деревни, как и грузинская фамилия к-ра 486 полка, у разных авторов различное.
… - Товарищ майор, на проводе 21-я, - связист протянул трубку.
В мембране грубоватый голос комдива Машошина:
- Мазец, что вы там творите с Хабаллури? Почему сдали деревню Корпова противнику? – Если завтра к восьми утра, - жестко рубил Машошин, - не будет возвращена Корпова, отдам под суд военного трибунала. Повтори приказ!
Понятно, Мазец не обиделся, комдив прав, он за все отвечает… Вызвал начштаба Мерлина и приказал подготовить массированный огонь гаубиц и пушек. Готовность артгруппы – к часу ночи. Потом договорился с Хабаллури, как организовать бой за Корпову. Послал разведку. Еще раз обдумали действия.
В три часа ночи гаубичный дивизион провел пятиминутный огневой налет, затем ударила пушечная батарея, поставленная на прямую наводку. Батальон (какой?) бросился в атаку, и через 10 минут деревня была взята
8 августа противник перешел в наступление на Красногвардейском направлении…
…
В районе населённых пунктов Заполье, Городец, Серебрянка, Югостицы, Наволок, Смерди, Старая Середка, Раковичи, Озерцы, Муравейно, Бараново, Корпово, Лесково стойко сражались защитники Лужского рубежа
24 августа арьергардные подразделения покинули город Лугу,
дивизия СС «Полицай» взяла Лугу штурмом в воскресенье."
Хронология боев ЛР из разных источников
www.polk486.narod.ru
"Обороняемый рубеж мы заняли не сразу, как разгрузились с вагонов, а ещё долго следовали походным маршем параллельно предполагаемой линии обороны. Затем указали места подразделениям, и мы начали окапываться. Только отрыли ячейки "лёжа", как последовала команда строиться. Наша рота в составе 486 сп пошла в обратном направлении. Проследовали снова дефиле у озера Оболенское, где только недавно наши красноармейцы помогали артиллеристам вытаскивать орудия на крутом подъеме.
Наконец батальоны и роты нашего полка заняли оборону по линии Карпово, Вёдрово, хутор Тужерово. Бараново обороняли соседи.
Восьмая рота 3-го батальона 486 сп заняла район обороны у хутора Тужерово, так было обозначено на моей карте-четырехверстке. Соседом справа была 9-я рота, далее 7-я рота. Наша рота находилась на самом левом фланге полка. Ширина по фронту была большая, стыки имели большие разрывы.
Справа к району обороны близко подступал лес. В центре лес отступал на значительное расстояние, но были отдельные деревья и кустарники. Ближе к левому флангу так же частично был лес, а самый левый фланг имел открытое место, заканчивался высоткой, которая господствовала над подступами к переднему краю и проходившей лощиной, разделявшей нашу оборону с обороной соседа слева.
Окопы отрывали в малиннике, красноармейцы, находясь в окопах, доставали и кушали малину. Лето было сухое, жаркое.
Так мы приступили к сооружению ротного района обороны. Взводы были расположены в обороне в линию, в порядке номеров, но в противоположном порядке. Военные знают счет ориентировки справа налево. На правом фланге 3-й взвод - командир л-т Савосин, в центре 2-й взвод — командир л-т Корниенко. На левом фланге оборонялся 1-й взвод, но фамилию командира взвода сейчас не помню. (От руки подписано: Михайлов.) Как сейчас стоит он перед моими глазами: среднего роста, умеренного телосложения, всегда подтянут, характер уравновешенный, в обращении с подчиненными был рассудительным, не горячился. В бою взводом командовал грамотно. Но жаль: он первым из командиров взводов получил ранение и выбыл с поля боя. По национальности — татарин.
Наша рота была многонациональной: русские, украинцы, белорусы, с республик Квказа и Средней Азии, всех автономных республик, расположенных по Волге. Всего насчитывалось восемнадцать национальностей и народностей.
Приближение противника к нашей обороне торопило нас и держало в напряженной боевой готовности. Этого от нас требовали наши начальники и сама обстановка. Одно время в лесу, в полковом районе обороны, собрал нас, политработников, комиссар полка старший политрук Иванов. В своём выступлении он сказал (не дословно), чтобы мы разъяснили красноармейцам и командирам, что на землю Ленинграда не ступала нога вражеского солдата. Доведите до их сознания, что и мы, защитники Ленинграда, здесь, под Лугой, не должны допустить немецко-фашистских захватчиков.
У нас мало в роте было автоматического оружия. Самозарядная винтовка была ненадежная в боевой обстановке: малейшее загрязнение тормозило заряжение, делало перекос патрона в патроннике. Хороши были ППД, НО ИХ было три штуки на роту, по одному на взвод.
Командир батальона ст. лейтенант Гусев для охраны медицинского пункта б-на приказал нам с командиром роты передать один ППД. Мы оттягивали выполнение приказа. Но на второй день в лесу, в районе обороны б-на, ст.лейтенант Гусев и комиссар ст. политрук Кособоков собрали командиров рот и политруков, и первое с чего командир б-на начал, что приказы надо выполнять точно и в срок. Мы со ст.лейтенантом Волобуевым стояли по команде "смирно", а он нам напомнил, что сейчас время военное и приказы надо выполнять точно, иначе дорого можно поплатиться. Урок этот пошел нам на пользу, и, возвратившись в роту, тут же отправили пулемет по назначению, как вчера приказал командир батальона.
Наряду с укреплением ротного района обороны к нам предъявлялись требования научить красноармейцев преодолевать танкобоязнь и умело бороться с танками противника. Пока ещё противник не вступил в соприкосновение, мы в своём тыловом участке обучали красноармейцев поражать фашистские танки зажигательной жидкостью. Для этого мы группами по 3-6 человек снимали с оборонительных работ и занимались - учились меткости поражения танков противника. Какое же это было трудное дело! Мы забивали в землю металлический стержень - ломик, отводили обучаемых на расстояние 10-15 метров. Здесь, на этом рубеже, метающий бутылку с зажигательной смесью должен её подготовить к бою. На бутылку резинкой закреплялся стержень с серой в виде карандаша, затем требовалось поджечь этот стержень путем трения по нему серой, как на спичечной коробке, стержень загорался. Теперь надо бутылку бросать и попадать в металлический стержень, от удара бутылка должна разбиться, а жидкость, расплескавшись на горящий стержень, загореться и поражать цель -
танк. Сначала бросали стоя, а затем с отрытой щели. Ох, как это было тяжело! Стержень в полете гас, бутылка редко попадала точно в мталлический стержень - это порождало неуверенность у обучаемых. Но сознание того, что танк имеет большую площадь, глубокая щель, отрытая "Г"образно, может защитить - укрыть красноармейца или командира от этого чудовища, а также умение подготовить бутылку для метания по танку вселяло в обучаемых уверенность, что дело, которым они занимаются, не пустая трата времени, а полезная тренировка.
В начале выхода на оборонительный рубеж у нас имелись затруднения с доставкой газет. Нам стало известно о выступлении по радио 3-го июля 1941 года И.В.Сталина. Полевая почта доставляла нам газеты с перебоями. Приходилось обращаться в сельсоветы, и они нас выручали. Так и я "вооружился" газетой "Правда» с выступлением И. В. Сталина, носил всегда в своей полевой сумке, к ней всегда обращался, когда приходилось беседовать с красноармейцами и командирами.
Страдали наши курильщики. Махорки не было. Приходилось посылать в Бараново в магазин за куревом, чтобы хоть немножко помочь курящим.
Ночами мы с командиром роты не спали, хорошо ленинградские белые ночи коротки. Днем чередовались, отдыхая по несколько часов. В один из таких отдыхов у нас произошел интересный эпизод.Условились с командиров роты ст.лейтенантом Волобуевым, что он будет осуществлять контроль за оборонительными работами, я лег отдохнуть здесь же, у передового края обороны, где красноармейцы ставили столбы для проволочного заграждения. День был жаркий, время перевалило за полудень с 12 ЧАСОВ на 13. Заснул крепко, но что-то мне во сне послышался какой-то треск, похлопывание разрывов снарядов. Действительно, когда я открыл глаза и поднялся на ноги, увидел: в тылу нашей обороны высоко в небе расплывались круглые белые облачка - разрывы зенитных снарядов. Подбитый фашистский стервятник-бомбардировщик шёл на снижение, оставляя за собой шлейф чёрного дыма. Видимо, старался дотянуть до своего аэродрома, но высота ему уже не позволяла, он почти касался верхушек деревьев леса. Метров за 200-250 перед нашей обороной от самолета оторвалось белое облачко сразу одно, лотом другое. Первый распустил парашют и, покачиваясь по ветру, шёл на снижение перед нашей обороной, а второй комом врезался в лесное болото. Самолет задел верхушки деревьев, всё затрещало, поднялся столб чёрного дыма к небу.
В момент, когда мы наблюдали за подбитым самолётом, к нам прибежал помощник начальника политотдела по комсомолу младший политрук Иван Сутормин и прискакал на лошади ст.лейтенант с особого отдела дивизии, фамилии я его не знал. Все мы втроем устремились в лес преследовать приземлившегося парашютиста. Я забегал справа угасающему парашюту, Ваня Сутормин метров 50 левее, а "особист" на лошади ещё левее, через открытую поляну. Вслед я ему прокричал, чтобы он не выскакивал на открытое место, даже употребил крепкое мужское слово, но он этого, видимо, не услышал и продолжал скакать на лошади. В это время раздался выстрел. Автоматическая очередь угодила в шею лошади, и она кувырком через голову перевернулась. На счастье, всадник отделался, может быть, и не легким испугом, но был без единой царапины, даже принял участие в поимке фашиста. Выстрелом из автомата фашистский парашютист обнаружил себя. Сориентировавшись на выстрел, я присел в папоротнике и недалеко обнаружил сидевшего под прикрытием широких листьев папоротника парашютиста, устремившего свой взор и всё внимание на упавшего всадника вместе с лошадью. Этим я и воспользовался. Тихо подошёл гусиной походкой - в присест — и громко произнес известные уже нам немецкие слова по листовке—словарю: "Хенде хох!".
Его как будто выбросила наверх из папоротника какая-то неведомая сила, он поднялся с вытянутыми вверх руками, с открытой головой, шлемофон свисал на грудь. Голосом я позвал к себе товарищей, тут же обезоружил фашиста. Автомат лежал у его ног, его личное огнестрельное оружие - пистолет и холодное - финку отобрал себе. Недалеко от места пленения стрелка-радиста валялся парашют. Подбежавшие Ваня Суторммн и ст.лейтенант придали мне сил, и я стал успокаиваться от нервного напряжения.
Парашютист был моего роста (180-182 см), стройный, вытянутый, волосы светлые, прямой нос. Ну точь-в-точь, как в книгах описывают немцев арийской расы. Одет был в комбинезон, шлемофон, над коленями широкие карманы, закрытие "МОЛНИЯМИ". Этот фашист еще не кричал: "Гитлер капут!» Только на вопрос И.Сутормина, хороша ли сигарета, отвечал: «Гут, гут!» Так мы привели пленного в район обороны нашей роты. Здесь мои товарищи попросили уступить им оружие, которое я отобрал у пленного. Свою просьбу они мотивировали тем, что мне здесь, на переднем крае, еще можно будет достать. Я любезно уступил их просьбе. Они увели пленного стрелка-радиста в штаб дивизии. Так я получил свое первое боевое крещение 9-го июля 1941 года.
Как выше было сказано, мы с командиром роты ночью бодрствовали. Один оставался в блиндаже ротного командного пункта, второй уходил для контроля бдительности несения службы во взводах. В один из таких обходов района обороны в окопах не было на месте командира отделения Солода Ивана Ивановича. Но национальности он был украинец, низкого роста, лицо смуглое, круглое, чернобровый, черноглазый, хороший строевик, требовал дисциплины от подчиненных. Но что с ним случилось? Где он? Думали, не уволокли ли его немецкие разведчики. А разведка противника появлялась и днем, даже большими группами и не только скрытно, но открывала огонь по нашему переднему краю, не исключено, с целью обнаружения наших огневых точек и всей системы обороны. Как бы там ни было, а командира отделения на месте не было. Я распорядился, чтобы с появлением в отделении Солода командир 3-го взвода лейтенант Корниенкр доложил мне или командиру роты.
Отсутствие командира отделения меня беспокоило. С рассветом проверку повторил. Мне доложили о возвращении в расположение своего отделения командира Солода. Выясняя причину его отсутствия, установили, что, как объяснил Солод, ему стало страшно и он ушел, выбрал скрытое место вблизи командного пункта роты и там уснул, проснулся, когда стало рассветать. Ему казалось, что у КП роты безопаснее, спокойнее. Объяснили мы ему его негодное поведение и напомнили, как напомнил нам с командиром роты командир б-на ст.лейтенант Гусев: "Не забывайте, время военное, можно дорого поплатиться». Внушение пошло на пользу И.Солоду. Он воевал хорошо. Был ранен и эвакуирован в тыл.
В первые дни обороны мы кормили личный состав роты сухим пайком. Затем дело наладилось. Два раза давали горячую пищу красноармейцам. Командный состав получал ещё дополнительный паек. Когда старшина роты (пом. комвзвода по званию, армянин по национальности, фамилию забыл, не помню) (от руки вставлено: Абрамян) всегда советовал нам взять на доппаек вместо папирос - масло, печенье или сахар. Курево ценилось дороже других продуктов. А у нас было некурящих три человека. Не курили мы с командиром роты и командир взвода лейтенант Корниенко,
В жизни всякое бывает. А в военной жизни чего только не случается. Когда у нас еще не было непосредственного соприкосновения с противником, от нашей роты в определенные дни высылалось отделение в боевое охранение. В один июльский день возвратилось отделение в расположение роты, находившееся в боевом охранении (это на юго-запад от Бараново, населенный пункт или Залесье, или же Заполье, память подводит), бойцов накормили и предоставили им отдых. Изморенные бессонницей, они быстро уснули. Кто-то из них снял подсумок с боеприпасами на ремне, там же положил и гранату РГД. Во сне, совая ногами, видимо, кто-то резко толкнул гранату, и она взорвалась в блиндаже. Послышался отдаленный, глухой взрыв. А через несколько минут прибежал красноармеец, сообщил о случившемся. Какое же было наше удивление после поднявшегося переполоха, когда, прибыв на место, увидели перепуганные лица отдельных красноармейцев, а некоторые, не разобравшись, что произошло, сидели полусонные. В блиндаже был мрак и пахло толом и гарью. Никто из отдыхавших не пострадал , только одному из них осколками поцарапало ботинок. Видимо, здесь имело значение то, что граната была наступательного действия, а бойцы лежали пластом на земле. Если бы это была "Лимонка - Ф-1", было бы, вероятно, хуже. Пожурили всех находившихся у блиндажа, отделавшихся "легким испугом", и решили об атом бескровном "ЧП" начальству не докладывать.
О приближении противника к обороне дивизии нас информировало батальонное и полковое командование. Поступили вести, что 48З сп ведет бои с противником. На нашем участке сильной активности противник не проявлял. Большими группами появлялись мотоциклисты по дороге на Карпово, обстреливали наш передний край обороны и, получив ответный огонь обороны, отходили обратно.
Сильные бои у нас были с 10 по 15 августа 1941 года. В 4 часа утра 10-го августа застрочил на левом фланге 8-й роты "Максим". Длинная очередь эхом отдалась в рассветном лесу. Я послал связного красноармейца Андропова выяснить обстановку. Возвратившись, связной сообщил, что командир пулеметного взвода лейтенант Коваленко передал следующее: «В район обороны соседа слева (с. Бараново) противник группами накапливается в подготовленных строителями обороны эскарпах. Отдельные фашистские солдаты проникают к колхозным строениям, стоящим на возвышенности». Направление огня станкового пулемета хорошо сочеталось с эскарпом. Командир пулеметного взвода л-т Коваленко решил использовать эту выгодную возможность, открыл огонь из пулемета по накоплявшейся пехоте противника. С наступлением дня бой стал разгораться. Противник открыл сильный орудийный и минометный огонь по всей глубине обороны. После артиллерийского и минометного обстрелов фашисты, приближаясь к обороне, вели сильный огонь из автоматического оружия, слышны были щелчки разрывных пуль. Немецкие кочующие минометы вели из-за леса методический обстрел нашей обороны, поддерживая свою пехоту. Это были шестиствольные минометы, мы их определяли по доходившим звукам после стрельбы и разрывам мин в нашей обороне. "Порциями" раз за разом, по шесть, рвались мины. Все огневые средства роты были пущены в ход. Бойцы оборонялись упорно. Отдельные группы выбрасывались несколько вперед, прикрываваясь лесом, опережая наступающих. Но главная борьба была по линии созданной обороны. Во взводах стали появляться раненые.
В связи с этим нельзя не сказать добрых слов о фельдшере роты Николаеве. Это был опытный медик по профессии и хороший организатор медицинской помощи раненым в бою. В его дело мы с командиром вникали тогда, когда создавались трения между фельдшером Николаевым и некоторыми командирами взводов. И в большинстве случаев, почти всегда, мы поддерживали точку зрения Николаева. Многие бойцы и командиры были благодарны этому рослому, худощавому человеку за ласку и заботу о них.
День 10 августа проходил в напряженной борьбе. Не получив активного развития в наступлении после артподготовки, немецкое командование привлекло на помочь авиацию. Сразу над передней линией появился разведчик. Этот самолет на фронте называли по-разному: и "костыль, и "рама. Качнул крыльями этот стервятник - жди неприятности. Или последует обстрел, или же появятся самолеты. Так оно и получилось. Над нашим передним краем появились фашистские стервятники - бомбардировщики с черными крестами на плоскостях крыльев. Шли так низко, чуть ли не задевали верхушек деревьев. Казалось, врежется эта черная смерть в землю. Но они выходили из "пике», оставлял за собой столбы дыма, поднятой вверх комьями земли, и свист осколков разорвавшихся бомб. Бомбежка застала меня в окопах 1-го взвода.
Прошел день. Солнце клонилось к закату. Мы удерживали оборону. Но соседа слева потеснил противник, ВКЛИНИЛСЯ В ИХ оборону, этим самым создавая угрозу нашему левому и не только роте, а 3-ему батальону и полку. Под вечер я зашел в блиндаж КП роты. Хорошо выбранное место КП было неуязвимо. Фашисты стали обстреливать командный пункт фугасными снарядами. Все ходило ходуном, казалось, что бревна катались со стороны в сторону. В это время телефонист передал мне трубку. Звонил командир батальона ст.лейте¬нант Гусев. Справился об обстановке. Я доложил об угрозе флангу слева и просил поддержать огнем и живой силой. Он сообщил, что поддержит огнем и скоро подойдут "коробочки". Я понял, что речь идет о танках. Поздно вечером в тылу послышался гул машин. Один легкий танк загруз в болоте, другие где-то вели бой в направлении прорвавшегося противника в обороне соседа слева.
Товарищ Гусев приказал нам держаться изо всех сил. Передал личному составу 8-й роты благодарность командира полка майора Хубулаури за прочное удержание обороны. Я поблагодарил комбата за хорошее сообщение и дал клятву от имени личного состава роты линию обороны удерживать прочно. Слова благодарности командира полка передавались от взвода во взвод, во все отделения, каждому красноармейцу. Это подняло настроение обороняющихся.
Ночь прошла сравнительно спокойно. Район обороны все время освещался осветительными ракетами противника.
11 августа, с рассветом, противник начал свое наступление еще более сильной артиллерийско-миномётной подготовкой,чем вчера. Шквал огня накрывал проволочные заграждения, окопы, КП роты. Зал разрывов катился от переднего края в тыл обороны, затем с тыла к переднему краю. И так несколько раз. Казалось, не будет конца этому аду, ничего живого не останется. Но прекращался огонь, немцы шли в наступление, и оборона оживала. В этот раз более сильное скопление неприятельской пехоты было по центру обороны, против 2-го взвода. Бойцы вели ружейно-пулемётный огонь по наступающему противнику, но наступление не ослабевало. В лощинке за окопами, перебегая от КП роты во 2-й взвод, увидел, как минометчик ротного 50 мм миномета, стоя на коленях, одной рукой придерживал ствол миномета, второй опускал мины в ствол. Но тут же у меня на глазах повалился в сторону, получив ранение. У миномета не оказалось никого. Красноармеец из минометного расчета убежал за минами. Раздумывать было некогда. Перед передним краем бой не ослбевал. У миномета лежало несколько мин, я ими и воспользовался. Опустился на колени, схватил рукой за ствол миномета, ствол был так накален, что обжигало руку. Мину за миной я стал посылать в сторону противника, все это было на глазах, виден был каждый разрыв мины, мины ложились хорошо в цель. Подоспел минометчик с минами и стал на колени к миномету, выполняя свое дело, а я побежал к бойцам в окопы.
Бои с еще большим напряжением продолжались и в последующие дни. Была нарушена телефонная связь. Вместо телефонного провода для восстановления линии связи связисты использовали колючую проволоку. Во время нарушения телефонной связи приходилось держать связь через посыльного, не только в роте между взводами и отделениями, но и с командным пунктом батальона. Когда же связь по телефону восстанавливалась, к нам чаще других обращался за выяснением обстановки обороны в роте и нас информировал о ходе боя в обороне батальона, полка - адьотант-1 (начальник штаба батальона) лейтенант Салмаксов. В один из таких разговоров я ему пожаловался, что ряды роты "тают" на глазах, силы ослабевают. Он ответил, что рассчитывать надо только на свои силы, которые имеются, и держаться до конца. Я понял: держаться до последнего бойца, удерживая рубеж обороны.
А враг продолжал наступать. В районе нашей обороны стоял отдельный сарай, крытый соломой. В нём располагался кооперативный магазин, обслуживавший жителей хутора. Имел я из-за него неприятность. В одну из ночей, когда была обстановка еще более спокойной, по заявлению продавца, кто-то залез в магазин и взял некоторые товары. Прибыл в роту ст. лейтенант из особого отдела (это тот, что потом мы с ним взяли в плен немца) и заявил, что бойцы нашей роты ограбили магазин. Я стал в защиту, выставляя довод, что не исключено, что дело рук самого продавца, желающего использовать создавшуюся военную обстановку. Ст. лейте¬нант обвинил меня в защите, покровительстве мародеров, но больше к этому вопросу не возвращался. Может, возымели действие слова И.В. Сталина, сказанные им 3 июля 1941 года, чтобы не оставлять врагу ничего. Не исключено, и ст. л-т решил так: пускай пользуются наши люди, чем достанется врагу. Так вот за этим сараем расположился расчет батальонного 82 мм миномета. Он вел уже три дня огонь по врагу с этого места, прикрываясь деревьями по бокам и сараем.
Вечером, когда бой уже стих, только красное небо на месте зашедшего солнца несколько озаряло местность, мы сидели с командиром роты на лужайке, подводя итоги дневного боя. В это время несколько в стороне прошуршал в полете снаряд. В считаную секунду произошел взрыв, и сарай был охвачен пламенем, а еще спустя минут десять от сарая остался только пепел. Термитный снаряд, посланный со стороны противника, сделал свое дело. Минометный расчет не пострадал, но позицию приказали ему поменять.
За прошедшие три дня район обороны роты превратился в глубоко вспаханное поле. Воронки от взрывов бомб, снарядов и мин, лес стал похож на беспорядочно вкопанные столбы, листья и ветки с них были срезаны осколками снарядов, мин, автоматными и пулеметными очередями. Жестокость войны не имела предела, ей все равно, кого расстреливать: лес, пашню, технику, лошадь или человека.
В обед к нам подвозили горячую пищу, хлеб. Для получения хлеба и пищи посылали от отделений по несколько человек. В один день, когда подъехала кухня для выдачи обеда и пошли от отделений красноармейцы, чтобы принести обед в окопы, вражеская артиллерия, как по доносу, начала обстрел. Обстрел был непродолжительным, прекратился быстро. Меня интересовало, как он отразился на кухне. Следуя к месту стоянки кухни, мне по пути встречались красноармейцы с котелками и буханками хлеба. Они сообщили, что кухня не пострадала.
Прошёл еще несколько десятков шагов, придерживаясь опушки леса, я увидел жуткую картину. Под сосной сидел красноармеец, поджал к себе ноги, спиной опершись на ствол сосны, котелок зажат между коленей, буханка белого хлеба - "кирпичиком", целая - стоит рядом с ним, а вторая буханка, часть её отрезанная, тоже лежала рядом. Красноармеец, как сидел, так и остался сидеть, как привязанный к дереву, но его голова на уровне бровей была как ножом срезана осколком снаряда или мины. Видимо, голод пересилил, и он не дошел к товарищам в окопы, а сел под сосной подкрепиться, здесь и настигла его смерть.
Несколько слов хотелось бы сказать о месте командира в бою, его роли и значении в ходе боя. В один из жарких дней боёв июля -августа 1941 года, когда день заканчивался, солнце пошло к закату, стали наступать сумерки (а в лесу это происходит значительно быстрее), после небольшого затишья на левом фланге обороны второго взвода роты возобновилась и усиливалась стрельба со стороны противника, наши отделения отвечали огнем. Не посылая связного, я решил сам ПОЙТИ во 2-ой взвод. С началом боевых действий, кроме личного оружия - револьвера «наган», я имел при себе винтовку. С ней я и отправился во 2-ой взвод. Оказалось, что группа немецких автоматчиков возобновила обстрел переднего края на участке обороны 2-го взвода, перебежками достигла завалов срезанных деревьев перед обороной, усиливала стрельбу. До прибытии во взвод застал одно из отделений выдвинувшимся перед передним краем в лесу, оно вело интенсивный огонь из ячеек "лёжа". К ним я и присоединился. Бой оказался быстротечным. Немецкие автоматчики, застряв в лесном завале, продолжали вести огонь, но, не добившись успеха, под усиленным огнем нашего стрелкового отделения и при поддержке с основной обороны взвода - вынуждены были отойти. Вот здесь я заметил, что прибыл вовремя. Бойцы старше по возрасту жались ближе ко мне. Видимо, чувствовали присутствие командира, как надежную поддержку в бою. Когда бой утих, мне надо было возвратиться на КП роты, бойцы просили ещё остаться с ними. Такое же чувство было и у меня. Даже когда вышестоящий командир ведет разговор по телефону, создается такое впечатление, что он рядом с тобой, а раз командир рядом, значит оборона продолжает держаться, больше уверенности в своих силах,
Непрерывные бои нанесли нам большой урон в вооружении, а особенно в живой силе. К 13 августа выбыли из строя по ранению все командиры взводов, большинство командиров отделений. Автоматной очередью разрывными пулями был ранен в коленные суставы
обеих ног наш любимец, юркий, расторопный связной-посыльный Андропов, ушедший с поручением в 1-й взвод, там он и был ранен. День 13 августа начался снова с мощного артиллерийского и минометного обстрела, так же, как и в прежние дни - с повторением от переднего края в тыл и наоборот. Блнндаж КП роты уже был разрушен. Мы с командиром роты ст.лейтенантом Волобуевым для КП использовали глубокие щели, в которых ранее укрывался расчет 82 мм батальонного миномета. Место было неподходящее, противник засек минометный расчет и, хотя он поменял позицию, противник вел усиленный им огонь по этому месту. Но у нас выбора не было. Сидели мы в разных концах цели, друг от друга отделены изгибом - углом "Г"-образной щели, время от времени подымаясь во весь рост, поочередно спрашивая: «Ты живой?» Прямого попадания не было, от осколков щель скрывала надежно. Правда, залетало несколько " шальных" осколков, которые от взрыва поднялись вверх, а потом под своей тяжестью, резко падая вниз, чувствительно ударяли по голенищу сапога.Этим мы с командиром роты и отделались при утреннем обстреле. А в конце дня ст. л-т Волобуев был ранен и эвакуирован. Я даже не смог проститься с ним.
Так, в ночь на 14 августа 1941 г. в роте из командиров остался я один и немногим больше трёх десятков бойцов. Все мы имели оружие и боеприпасы. Ночь прошла сравнительно спокойно, но напряжение не спадало.
Утром, около 9 часов, мне позвонил адъютант первый (нач.штаба) 3-го батальона л-т Салмаксов, передал распоряжение отвести остатки роты в район командного пункта 486 сп, это в районе санатория «Жемчужина». При разговоре нас подслушал командир 9-й роты, сосед справа, телефоны наши были на одной линии. Он обещал поддержать, прикрыть огнем наш отход. Я приказал командирам отделений по группам сосредоточиться в тылу роты. Отход начался сравнительно спокойно. Но только отошли метров на 300-500, как нам навстречу из редкого леса вышел майор-артиллерист и в резкой форме потребовал объяснения. Какое подразделение? Почему отходим? Вы же оставляете открытыми позиции артиллеристов! Я ему объяснил причину отхода. Он несколько успокоился. Вернее, изменил тон разговора, а беспокойство артиллериста оставалось тем же, может, даже усилилось, я и сам его понимал: оставалась угроза артбатареям. После непродолжительной задержки он разрешил нам следовать своим путем. Но не прошло и 10 минут, как начался обстрел. Мы продолжали движение, снаряды рвались справа и впереди, мы были не в квадрате обстрела. Продвигаясь дальше, нам стали попадаться раненые других подразделений. Так прибыл я с остатками 8-й роты в назначенное место - расположение Командного Пункта 486 сп. Нас встретил начальник штаба майор Болтушевич. Справился о количестве бойцов, вооружении, боеприпасах, майор приказал накормить нас и предоставил отдых. После бессонных ночей мы припали к земле и уснули. Рядом с нами находились артиллерийские позиции. Артиллерия вела огонь по противнику. Хлёсткие, резкие удары выстрелов заставляли вздрагивать, вскакивать с места, затем, посидев с полуоткрытыми глазами, мы снова ложились, и сон продолжался. Подъем нам сделали, когда солнце склонилось к закату. Снова покормили. Затем меня и вновь назначенного командира роты л-та Денисенко вызвал к себе майор Болтушевич и поставил задачу: к 22 часам выйти к Оболенскому озеру, скрытно преодолеть междуозерное дефиле, выйти на юго-западный берег озера. Если там имеется противник, выбить его и закрепиться, не допуская прорыва немцев по дефиле.
Командир роты был также выпускник Кировского училища. Это подтверждала ещё новая командирская форма. Рота была пополнена остатками разных подразделений полка. Когда я был ранен, то в числе других меня выносил с поля боя красноармеец 2-й роты.
Прибыв в роту от начальника штаба полка, мы отдали соответствующие распоряжения на подготовку роты к выполнению поставленной задачи. Исходный рубеж рота заняла в назначенное время. 8-я рота осталась в подчинении у командования 3-го батальона. Во время преодоления крутого берега Оболенского озера, наступающую роту догнал адъютант второй (помощник начальника штаба) батальона л-т Скачков.
Совершал марш по редколесью к исходному рубежу, ко мне подбежал красноармеец и передал несколько листовок разного содержания. В одной из них призыв к красноармейцам: «Бей жидов комиссаров и их политруков - доносчиков!" Другие листовки также были напечатаны в грубой, вульгарной форме, оскорбляли советских людей, наше правительство, наш советский, социалистический строй. Первая листовка касалась прямо меня. Я знал и раньше, как поступают немецкие фашисты с коммунистами, особенно с политработниками. Свое отношение к коммунистам фашисты показали в своей стране.
Мы, политработники, носили нарукавную красную звезду. Я любил эту форму, гордился тем, что принадлежу коммунистической партии, являюсь ее представителем в Красной Армии, старался всегда быть достойным этого высокого звания. В минуты размышлений (на фронте их бывает мало) я думал об одном - встретиться с фашистом стоя, в полной силе, а не беспомощным. Но получилось не так, как хотелось. Об этом несколько ниже. А сейчас, с наступлением темноты, после короткого артобстрела немецкой обороны, мы начали движение вперед. Междуозерный ручей, перерезающий нам путь движения, прошли противником не эамечены. Рота, развернувшись в цепь, по отделениям карабкалась по крутым склонам озера, поросшим лесом и кустарником. Некоторые отделения выходили к кромке высоты берега, остальные бойцы неоправданно задерживались. Мы с командиром роты следовали в центре наступающих, карабкаясь по крутому склону. Командир ротм попросил меня пройтись по тылу рот, поторопить отстающих, чтобы наступление было компактным, дружным. В то время, как я спустился со склона ниже, встретил нескольких бойцов, отставших от остальных, сделал на ходу им внушение, убедился, что это были замыкающие в цепи, я развернулся и вслед за бойцами продолжил путь к вершине берега. Противник накрыл дефиле мощным минометным огнем, как бы подгоняя нас с тыла, подталкивая вверх. В моих ушах сильно зазвенело, меня как подкосило, я потерял сознание. Не знаю, сколько прошло времени, но, видимо, не очень много, т.к. красноармейцы, которых я торопил, подгоняя, оказались возле меня. Я стоял на коленях, упершись каской в склон подъёма. Шевеля головой в каске, мне казалось, что волосы мои превратились в пепел. Тут же мне почему-то, при первом прояснении соэнания, первой вспомнилась моя родная мать. До моего слуха дошел чей-то отдаленный голос : «Кто это?» Стоявшие возле меня бойцы ответили: "Политрук 8-й роты". Спрашивал л-т Скачков, адъютант второй, 3-го батальона 486 сп, догнавший в зтом месте нашу роту. Ом распорядился эвакуировать меня с поля боя. Видимо, он забрал у красноармейцев мою полевую сумку с документами и передал комиссару батальона, ст.политруку Кособокову, который позже в марте месяце 1942 г. мне об этом рассказал.
Ранение было тяжелое - в шейный отдел позвонка, ушиб каской в голову и касательное ранение в правый бок. Все конечности отказали. Не работали руки и ноги. Боясь, что не смогу сохранить при таком состоянии здоровья свои документы, я просил бойцов передать их вместе с полевой сумкой комиссару батальона.
Четыре красноармейца (три нашей и один 2-й роты) на плащпалатке вынесли меня с поля боя обратно на северный берег озера. Обстрел продолжался. Меня уложили на повозку,которая разгрузила привезенные боеприпасы, и увезли в тыл. Через несколько минут с повозки переместили в кузов грузовой автомашины, которая доставила меня в медсанбат. В просторной палатке посредине стоял операционный стол, над столом светилась электролампочка, ослепляя глаза. В голоса медработников, которые осматривали меня, вплетался и гул отдаленной канонады боя. Через несколько минут все погрузилось во мрак, больше я ничего не видел и не слышал. Проснулся утром на носилках у палатки, накрытый одеялом, в сапогах, ноги зудели. Рядом у носилок сидела немолодая женщина в берете. Она расспросила меня, откуда я, есть ли родители. Дала совет написать письмо матери. Я диктовал, а она писала, приговаривая: "Говорите что-то поласковей, ведь письмо к матери". В тот же день вместе с другими ранеными меня эвакуировали в Ленинград.
На этом закончилось моё участие в боях на Лужском рубеже. Мы всегда помнили, что Луга за нами. Через Лугу путь к Ленинграду. Это чувство звало нас стоять насмерть на занимаемых рубежах."
ЛУГА ЗА НАМИ
И.К.Свищ
Источник: http://www.polk486.narod.ru |
